В каждом самолете — бог

Однажды вечером, в воскресенье, мы сидели с Соуи, моим помощником папуасом, на веранде и пили чай. Легкий ветерок приносил к нам запах моря и аромат цветов, а кроме того, разгонял москитов и комаров. В окнах миссионерского дома в Азитави, на другом берегу Вакунайской бухты, горел слабый свет. Это означало, что там собрались на вечернюю службу жители горных селений.

Вдруг послышался отдаленный грохот, и мы увидели на фоне розового заката реактивный самолет, то и дело ныряющий в клубящиеся громады облаков.

— Локим! Балус и-кам уп на го пинис! — воскликнул Соуи. — Локим! Локим! (Смотри! Вон самолет! Он появляется и снова исчезает. Смотри! Смотри!)

В ответ я заметил, что это, вероятно, австралийский военный самолет, возвращающийся на базу на острова Адмиралтейства.

Таких самолетов — с реактивным двигателем, оставляющим за собой длинный пушистый хвост, — Соуи еще не видел. Он не мог больше думать ни о чем, кроме как об этом новом самолете. Он задавал мне бесконечное количество вопросов, но, слушая ответы, даже не пытался понять мои объяснения. Он лихорадочно думал. Думал вслух. Он лишь делал вид, что пытается вникнуть в мои слова. Для него, как и для многих других папуасов и меланезийцев, вся цивилизация белых состояла из необъяснимых загадок.

Конечно, условия жизни в этом районе земли постепенно меняются. И это неизбежно, ибо в действие здесь вступает то, что мы называем законами истории. Эти же законы определили наше собственное развитие — наше и наших предков. Однако Соуи и его соотечественники — в отличие от наших предков — слишком часто подвергались неожиданным и потому оглушающим ударам истории. Первая мировая война. Вторая мировая война.

Нетрудно представить себе смятение племени сиваев, живущих в южной части острова Бугенвиль, когда в 1942 году 150 тысяч японских солдат оккупировали город Буин на южном побережье острова. Все море, до самого острова Велла-Лавелла, буквально кишело военными кораблями. А попробуйте представить себе изумление бугенвильцев, наблюдавших в 1944 году за высадкой на небольшом отрезке западного побережья между городами Торокина и Мотупена-Пойнт союзников! Причем солдат было больше, чем жителей на всем острове.

Когда японские войска высаживались на побережье Бугенвиля, местные жители в панике оставляли родные деревни и уходили в горы. В последние месяцы 1942 года, весь 1943 и весь 1944 годы шли ожесточенные бои за Бугенвиль и Буку, Новую Гвинею и Новую Британию. На месте деревень и цветущих плантаций оставалась сожженная земля...

Все эти события не только нанесли удар по мировоззрению островитян, но и совершенно удивительным образом повлияли на их религиозные представления и материальную культуру.

Я не раз обещал Соуи рассказать ему о вещах, которые составляют основу нашей цивилизации и определяют наши знания, наше богатство, наше благородство и нашу подлость.

Мы сидели на веранде и беседовали, глядя на звезды, рассыпанные по небосводу, чернеющему над морем. В мокрой траве квакали лягушки, а вдали мерно шумел прибой.

Мы говорили о кораблях и самолетах, о пишущих машинках, кинокамерах и биноклях и природе этих вещей. Я объяснял Соуи, зачем белому человеку нужна копра, рассказывал ему о том долгом пути, который проходит металл, прежде чем попадает к потребителю: рудник (место, где добывают камень определенного вида) — металлургический завод — готовое изделие — полка в универсальном магазине. А потом я рассказывал Соуи о войне, бомбах и снарядах.

Нельзя винить одну только войну в том, что культурное развитие этих людей пошло совершенно не в том направлении, в каком следовало бы. Однако после второй мировой войны эти изменения приняли настолько резкий характер, что оказали чрезвычайно глубокое воздействие на все мироощущение островитян.

В те далекие годы, когда звуковое кино в нашем мире еще делало свои самые первые шаги, местные пророки на Соломоновых островах уже начали предсказывать, что скоро вернутся домой их предки — на кораблях, нагруженных драгоценными дарами. Обитатели некоторых островов построили на побережье тайники для будущих даров и стали ждать. Но даров все не было. Тогда пророки и шаманы заявили, что предки не вернутся до тех пор, пока в селеньях есть пища.

И вот, вместо того чтобы собирать урожай на своих крошечных участках земли, островитяне сжигали его. Они преспокойно смотрели на то, как солнце высушивало и рвало на куски рыбачьи сети, а скот вымирал от голода.

Но предки все не возвращались.

И тогда всю Меланезию до самой Новой Гвинеи охватило форменное безумие. Оно как заразная болезнь распространялось из деревни в деревню, от племени к племени. Островитяне вдруг решили, что самолеты, которые тогда же впервые появились над островами, — это не мертвые предметы, а живые существа, такие же, как, скажем, лесные птицы. Откуда они прилетают? Может быть, это гигантские птицы, которых присылают сюда с того света с драгоценными дарами их предки? Может быть, это белые запрещают гигантским птицам садиться на землю, а островитянам пользоваться дарами предков?

Примерно так рассуждали новообращенные жители Новой Гвинеи на миссионерской станции, расположенной в долине реки Ваилала на побережье Папуа. Пытаясь приспособить свой быт и обычаи к догмам, проповедуемым христианской церковью, они создали свое собственное вероучение, основанное на христианском пророчестве о грядущем воскресении из мертвых. Все умершие когда-нибудь воскреснут, но только не на земле, а на небесах. И при этом обретут белую кожу. Следующим выводом было, что все белые — это воскресшие папуасы, которые вернулись на землю. (В то, что существуют большие страны, населенные белыми, меланезийцы отказывались верить.)

Это вероучение называют «ваилалским безумием». Его последователи не имели ни малейшего представления о природе всех тех вещей, которые были рождены техническим прогрессом и теперь принадлежали людям с белой кожей. Им было ясно только одно: предметы, принадлежащие белым, не могли быть созданы рукой человека — ни этих предметов, ни материалов, из которых они сделаны, нет в природе. И тогда возникает вопрос: какая волшебная сила их создала?

Между прочим, островитяне заметили, что не все удивительные и непонятные предметы прибывают сюда вместе с белыми людьми. Многие предметы приходят сюда уже после прибытия белых людей, на других самолетах и на других судах. Отсюда следует, что их присылают на остров духи.

Тогда почему все это богатство попадает только к белым? Очевидно, белым известны магические обряды, с помощью которых им удается расположить к себе какого-то неведомого бога. И на первых порах создавалось впечатление, будто белые собираются раскрыть коренным обитателям острова эту великую тайну, ибо они открыто говорили об этом своем боге и даже выражали убеждение, что островитяне живут совсем не так, как требует он.

В 1913 году на острове Саибаи в Торресовом проливе внезапно возникло мистическое «безумие», которое получило название «культ маркаи». Один местный пророк предсказал, что все его последователи увидят, как духи умерших возвращаются на родной остров пассажирами большого корабля. Эти духи привезут с собой множество всевозможных вещей и изгонят белых, поселившихся на Саибаи. Те, кто не верит пророку, потеряют все свое достояние. Обещанных богатств, естественно, никто так и не получил, и со временем это мистическое учение было забыто.

Если мы перелистаем еще несколько страниц многотомной истории местных религиозных течений и культов, то найдем упоминание о так называемом «культе супра». Он возник в 1914 году на Новой Гвинее и вскоре получил распространение на соседних островах. «Культ супра» в основных своих чертах напоминал «культ маркаи» и был связан с определенными мистическими ритуалами, после выполнения которых верующие ожидали прибытия из-за океана кораблей с богатыми дарами.

Со временем все более широкие слои местного населения поддавались этому мистическому безумию. В основном это были люди, слушавшие проповеди миссионеров;

Наконец, местные власти отметили появление так называемого «культа карго». «Карго» — по-английски «груз». «Культ карго» стало общим названием для религиозных течений, в основе которых лежало ожидание кораблей, груженных дарами предков. А когда было организовано воздушное сообщение, последователи нового культа стали смотреть на прибывающие самолеты с тем же вожделением, с каким они смотрели на корабли.

Все религиозные течения, составляющие «культ карго», можно разделить на две большие группы, между которыми провела границу вторая мировая война. «Культ маркаи» и «культ супра» — первые, хотя и довольно примитивные, попытки хоть как-то объяснить загадки цивилизации белых. Что же касается мистических течений, возникших после войны, то они являются качественно новой модификацией «безумств». В них уже довольно отчетливо присутствует, так сказать, материалистическое начало. Представители этих новых течений не только пытаются понять незнакомые им явления, но и выдвигают свои требования.

Многие меланезийцы пришли к выводу, что богатые, а нередко и расточительные союзные солдаты были их предками, вернувшимися на острова, чтобы освободить своих детей и внуков. (То, что среди американцев было много негров, лишь утверждало островитян в их убеждениях.) Когда война окончилась и войска были отправлены в метрополию, островитяне решили, что солдаты скоро вернутся с богатыми дарами и возместят то, что было уничтожено войной.

В годы войны коренные жители островов непосредственно познакомились с жизненным укладом и обычаями белых людей. Они, например, заметили, что белые совершают огромное количество совершенно немотивированных и, пожалуй, даже бессмысленных действий. Например, приветствуют флаги — обыкновенные куски пестрой материи, прикрепленные к шестам. Или устанавливают высокие столбы и соединяют их проволокой с маленькими ящиками, потом садятся возле этих ящиков и слушают их. Иногда они одевают мужчин в одинаковую одежду и заставляют их бесцельно ходить в ногу взад и вперед. Более нелепое занятие даже трудно себе представить!

Но через некоторое время наиболее проницательным островитянам показалось, что они нашли объяснение этим на первый взгляд бессмысленным действиям. Они пришли к выводу, что это весьма сложный мистический ритуал, благодаря которому белые завоевали себе благосклонность богов и получили столько богатств, то есть карго.

По сравнению с плантаторами, миссионерами, торговцами и чиновниками местной администрации солдаты были настоящими богачами и, несомненно, в совершенстве владели искусством волшебства. У них были не только корабли, груженные товарами, но и самолеты. Значит, именно через них боги посылали на землю дары. И какие дары!..

Сначала островитяне изумлялись, глядя на консервы, автомобили и холодильники, но очень скоро они стали для них привычными предметами. Когда после окончания войны солдаты — эти новоявленные волшебники — покидали Меланезию, они подарили островитянам множество вещей, что было лишним доказательством их великого богатства и могущества.

В 1959 году многие жители Новой Британии оставили свои горные селения и отправились на побережье к морю, чтобы дождаться прихода подводной лодки, которая отвезет их за море к товарным складам, принадлежащим их предкам. В годы войны они видели, как белые эвакуируются на подводных лодках, и это произвело на них сильное впечатление. Куда еще может плыть подводная лодка, исчезнув в морской пучине, как не в потусторонний мир, где всего в изобилии?

Совсем недавно жители одного небольшого селения на острове Бука собрали множество куриных яиц, в которых, как они полагали, находились белые солдаты. В случае опасности островитяне собирались использовать эти яйца в качестве своеобразного «резерва главного командования». Стоит только разбить яйца, утверждали они, как оттуда выскочат белые солдаты и защитят их от врагов.

На острове Бугенвиль ходило немало слухов о возвращении подводных лодок. Неподалеку от Киета, в 40 километрах к югу от Вакунаи, жители одной деревни даже договорились о том, каких здешних белых они убьют в первую очередь, когда солдаты высадятся на берег. Здешние белые, считали меланезийцы, не дают им пользоваться благами карго. В основном среди приговоренных к смерти оказались миссионеры, за исключением тех, кто лечил больных. Между прочим, со своими собственными, местными проповедниками они тоже собирались расправиться столь же решительно.

Достаточно было маленькой искры, чтобы вспыхнуло возмущение против белых. Но поскольку никакие солдаты на остров так и не прибыли, волнение среди местных жителей постепенно улеглось. До кровавых столкновений дело не дошло.

В один прекрасный день, когда я бродил в горах неподалеку от Вакунаи, мне попался один из символов «культа карго».

Это был черный крест под крышей из пальмовых листьев. Он был окружен шестами: одни шесты низкие, другие высотой в человеческий рост. Возле самого креста на паре столбиков укреплена калитка. Калитку можно было открыть и войти... но здесь не было ни стен, ни забора, и вела она из ниоткуда в никуда.

На платформе рядом с крестом стояло нечто вроде самолетного трапа. Этот трап, сбитый из обтесанных топором дощечек, был около полуметра в длину. Заботливая рука прибила к нему пропеллер и колеса. У подножия креста лежала куча жареного сладкого картофеля. Возле этой весьма условной модели самолета висели на шестах заржавленные японские каски, полные цветов.

Патетика была достаточно наивной, но мне она показалась зловещей. Вернувшись в деревню, я никому не сказал о находке. Оставался я в тех местах не дольше, чем это было абсолютно необходимо. Малейший намек на то, что мне довелось увидеть, мог иметь для меня самые печальные последствия.

Верования, вызванные к жизни вторжением белых на острова, появились не на пустом месте. Почву для их возникновения подготовили местные культы с их пришедшими невесть откуда «чудотворцами», сложной системой запретов и ограничений. Многое в поступках и ритуалах меланезийцев, поклоняющихся тому или иному местному божеству, абсолютно непонятно непосвященному. Да что говорить — сами адепты этих культов, как правило, не могут объяснить свои действия и даже не пытаются сделать это. Изучение местных культов в какой-то мере может помочь нам постигнуть, почему с такой легкостью возникают «безумия», подобные «карго» или «маркаи». Мне, например, помог в этом разобраться «упей» — культ непосвященных в деревне Тсубиаи в горах северного Бугенвиля.

«Упей» — культ непосвященных

Жители деревни Тсубиаи самозабвенно танцевали и веселились.

Казалось, что синеватый свет лунной ночи озаряет землю с самого начала мироздания, все такой же ровный, тихий и загадочный.

На узкой и длинной площадке между хижинами собралась вся деревня. Лица у всех были исчерчены известью, а волосы украшены цветами и листьями. Некоторые держали в руках горящие факелы из бамбука. Танцующие окружили небольшую группу подростков, стоявших в самом центре этого огромного хоровода. На голове у каждого из подростков была большая кувшинообразная шляпа — я видел иу и раньше, — а лица были раскрашены желтыми и белыми точками. Женщины в этом танце участия не принимали.

Мальчики, которые носили эти странные шляпы, еще не прошли посвящения в мужчины. И как непосвященные, до достижения совершеннолетия они считались служителями культа «упей». Именно для них, олицетворявших этот культ, пели и танцевали настоящие мужчины.

«Упей» — это культ, который наложил весьма своеобразный отпечаток на жителей северного Бугенвиля.

Мальчик по имени Экирави начал ходить в первый класс при административном центре в Вакунаи. Родители не знали точно, сколько ему лет, и в регистрационной книге записали, что Экирави десять. Я много раз видел этого шустрого мальчугана в Вакунаи и теперь был, понятно, удивлен, встретив его в Тсубиаи. Он тоже узнал меня и улыбнулся, я же похлопал его по плечу, как старого приятеля.

Экирави сильно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Теперь на нем была ритуальная шляпа, свидетельствующая о его принадлежности к культу «упей». Я спросил, почему он бросил ходить в школу и зачем надел эту шляпу. Экирави помолчал немного, потом сунул руки под мышки, где у него уже начинали расти волосы, и, прошептав «упе-е-ей», быстро отбежал к остальным ребятам.

Когда у мальчиков начинают расти волосы под мышками, их принимают в число служителей культа «упей». С этого момента они обязаны носить высокую ритуальную шляпу. Посвящение в мужчины происходит лет в пятнадцать-шестнадцать, а до тех пор подростки обязаны носить длинные волосы, заплетенные в косы, которые они запихивают в тулью шляпы. Шляпы забавно раскачиваются у них на голове при каждом резком движении, но сидят достаточно плотно, и еще не было случая, чтобы такая шляпа свалилась. Их изготовляют из длинных и узких листьев саговой пальмы. Одни шляпы желтовато-белые и по форме напоминают луковицу, другие раскрашены в полоску и имеют прямую цилиндрическую форму.

Теперь школой Экирави была сама жизнь, та самая школа, которую посещали все дети Тсубиаи. Здесь они получали практические знания, и никто не заставлял их сидеть целыми днями в закрытом помещении и заучивать буквы и цифры.

Экирави общался только со своими сверстниками. Они жили все вместе в специальном доме на самом краю деревни, и ни одна женщина не имела права появляться там. Иногда Экирави и его товарищи ходили с мужчинами на охоту, вечерами же мужчины, устроившись перед домом «упей», рассказывали о жизни предков.

В глазах у Экирави всегда горело любопытство, к которому, однако, примешивалось нечто похожее на высокомерие. Возможно, он думал о том, что когда-нибудь станет необыкновенно сильным и умным, и его никто никогда не сможет победить, что перед ним откроются все тайны земли.

Однажды вечером мы сидели у костра перед дохлом «упей» и слушали, как жители Тсубиаи беседуют о всякой всячине. Они передавали друг другу табак и раскуривали трубки, а на углях подрумянивались плоды таро и кукурузные початки. Здесь же сидел Экирави со своими товарищами. Мы болтали, жевали и слушали рассказы о культе «упей».

— Странный вы, белые, народ! — сказал кто-то из мужчин мне. — Вы очень умные, все знаете и все умеете, но о том, что мы называем «упей», не имеете никакого представления.

Последовало молчание. Было видно, что мужчина размышлял над тем, как доходчивее объяснить мне суть мировоззрения его народа. Подумав немного, он продолжал:

— В прежние времена «упей» был законом нашего народа. Этот закон держал в послушании нашу молодежь, наших детей. А сегодня мы сами стали как дети. Разучились бороться, разучились отстаивать свои законы и обычаи. Теперь у мальчиков стал слишком длинный язык, и они почти безнаказанно нарушают законы «упей»...

Может, это и так, но тем не менее многочисленные правила, регулирующие поведение каждого члена «упей», отличаются строгостью. До тех пор, пока юноша носит ритуальную шляпу, он не имеет права встречаться с девушками. Этот запрет теряет .силу после того, как он навсегда снимет свою шляпу и либо зароет ее, либо сожжет в каком-нибудь укромном месте в лесу.

Однако ритуальная шляпа — это не только символ «упей». Ее делают такой большой для того, чтобы она могла вместить всю силу, созревающую в молодом человеке.

Мне объяснили, что самое страшное несчастье может постичь ту женщину, которая заглянет в шляпу «упей», или подойдет слишком близко к дому «упей», или войдет в него, или, наконец, увидит подростка без шляпы «упей». Раньше, если происходило что-либо подобное, женщину немедленно убивали; теперь ограничиваются тем, что предают проклятью. Случается, что несчастная умирает просто от страха перед грядущими бедами. Еще лет двадцать назад подростка, нарушившего законы «упей», обрекали на смерть и съедали. Но теперь времена изменились, и «малолетнему преступнику» просто устраивают хорошую порку.

Дом «упей» стоял на столбах. Он был построен из бамбука и листьев саговой пальмы. Стены без окон, дверь очень прочная, сделана из коры; на ней нарисована солнечно-желтая человеческая фигурка, похожая на Петрушку. Я пришел туда на другое утро, но дверь была заперта.

— Можно нам войти туда? — Мы задали этот вопрос нескольким старейшим жителям Тсубиаи и получили положительный ответ.

Один из старцев, по имени Томоиси, поднялся, перешел улицу и медленно направился к дому «упей». Мы пошли за ним, следом двинулись остальные старцы. Один из них отодвинул тяжелые засовы, а его товарищи бормотали в это время не то заклинания, не то молитвы.

Мы очутились в большой комнате, единственной в доме. Сквозь щели в бамбуковой стене струился слабый свет. Когда двери закрылись, нас со всех сторон сдавила тьма.

Скоро на стенах вспыхнули отблески огня, запрыгали тени на лицах людей. Из темноты возникла целая гора аккуратно сложенных спальных циновок, сплетенных из лыка. Между тем огонь в очаге, сложенном посередине комнаты, разгорался все ярче и ярче, озаряя багровым светом лежащего на полу деревянного крокодила с жадными глазами. Под самой крышей высветились копья, луки со стрелами и ритуальные изображения змей.

Все эти предметы, украшенные красным, желтым, черным и зеленым орнаментом, создавали вечерами подростки многих поколений. Вечерами потому, что духи в это время просыпались и кружились вокруг них в облике насекомых и других животных.

Под черным потолком, где тьму не разгоняет даже пламя очага, висела деревянная птица и смотрела на нас, словно из зияющей бездны, круглыми, бесконечно загадочными глазами. То был таисия — сокол, ставший символом всего клана; в Тсубиаи все население принадлежало к клану Таисия.

Я попросил разрешения сфотографировать эту необыкновенную птицу и обратился к одному из старцев. Тот, взвесив все «за» и «против», дал мне такое разрешение.

Мне уже было известно, что подобные символические изображения художники создают в глубокой тайне, и ни одна женщина не имеет права даже взглянуть на них. Поэтому я не удивился, когда старцы, увидев, что перед домом «упей» стоят несколько женщин, велели им удалиться.

Экирави вышел следом за нами с деревянной птицей в руках. Я сделал несколько снимков и вдруг заметил, что из кустов за нами украдкой наблюдает какая-то женщина. Старцы тоже заметили ее.

Последующие события приняли неожиданный и весьма печальный оборот: Томоиси с друзьями засунули птицу-символ в мешок из древесной коры и направились к опушке леса за деревней. Дойдя до леса, они положили мешок на землю и завалили его сучьями. Я понял, что птица, оскверненная взглядом женщины, будет сожжена. Вскоре к нам подошли еще несколько мужчин и с удрученным видом уселись на землю.

Врожденное чувство такта и неизменная деликатность не позволяли этим людям прогнать или хотя бы упрекнуть меня за постигшее их несчастье. Но на лицах их была написана глубокая скорбь. Наконец один из мужчин подошел с факелом к костру и зажег его. Мужчины горестно смотрели на языки пламени, охватившие птицу; время от времени до меня доносились вздохи, полные затаенной печали.

Я пытался что-то сказать, но мне никто не ответил...

Мы расстались с деревней Тсубиаи и направились дальше в горы. Жители здешних деревень оказались много молчаливее. Вулкан Балби был уже совсем недалеко от этих мест, он рычал, не замолкая ни на минуту, грозно и зловеще. В этих далеких селениях люди долго обдумывают каждое слово, прежде чем высказать его вслух.

Но именно здесь нам удалось почерпнуть новые сведения относительно культа «упей».

В деревне Оваваипа мы услышали легенду о том, как он возник. Как ни странно, идея культа как религиозной организации, объединяющей только мужчин, была заимствована много-много лет назад от женщины из племени кунуа, которое живет по другую сторону Императорских гор.

Итак, как гласит предание, в том племени жила одна старая женщина. Она была большая, полная, добрая и сильная. Ее звали Асираи.

Эта женщина обладала магической силой, которую ока употребляла на радость и на пользу людям, и все любили ее. Однажды, когда она пришла в деревню, на голове у нее была надета высокая кувшинообразная шляпа. Эту шляпу она называла «упей-пура» (что означает «упей», никто не знает, «пура» же — это шляпа). Так вот, Асираи сказала, что устраивает большой пир в своем доме, и все, кто хочет пить, есть и танцевать, могут прийти к ней в гости. Мало того, она пригласила на пир все деревни, расположенные по эту и по ту сторону большой горы Балби.

Многие полагали, что Асираи не человек, а добрый дух в человеческом образе, ибо простые люди никогда не устраивали столь роскошных пиршеств с танцами.

...Катастрофа произошла в самый полдень. В разгар праздника, когда все гости были уже порядком опьянены, раздался страшный грохот — это взорвалась гора Балби. Из нее вырвалось огромное облако огня и дыма. Все деревни, расположенные в непосредственной близости от Балби, сгорели дотла. Земля дрожала, а языки пламени падали на людей прямо с неба. Погибли все, кто не пошел в гости к Асираи и остался дома.

Таким образом, Асираи спасла жизнь сотен людей. Ее стали боготворить, и многие племена начали устраивать празднества, подобные тому, какое устроила она. Празднества эти с танцами и жертвоприношениями люди называли в ее честь «упей-пура».

Но Асираи не была бессмертна; когда ее час пробил, она, подобно всем остальным людям, навеки ушла из жизни. Какой-то древний старик украсил голову усопшей цветами. Другой повесил ей на шею ожерелье из дорогих раковин. Третий выкрасил ей лицо охрой, после чего мертвую Асираи посадили на землю, прислонив спиной к стволу дерева. Со всех сторон ее тело обложили бамбуковыми палками, сухой травой и подожгли. Все присутствующие плакали и посыпали себя пеплом.

После погребения Асираи людей снова охватило беспокойство. Однажды старая Асираи спасла их от неминуемой гибели, но кто спасет их сегодня?

И тогда мужчины задумались. Разве они не сильнее женщин? Разве не они с оружием в руках защищали свои семьи и всю деревню? Разве не их отцы, деды и братья погибали под ударами дубин и от стрел, пущенных врагом? И разве не благодаря им, ныне живущим мужчинам, все племя может чувствовать себя в относительной безопасности? А раз так, то и «упей-пура», подобно всем другим торжествам, будет праздником мужчин.

Тогда-то мужчины и взяли на себя организацию праздников в честь Асираи; они дарили ее духу еду и приносили ему жертвоприношения. Со временем женщинам вообще было запрещено присутствовать на этих празднествах, слово «пура» совсем перестали употреблять, а сам праздник получил короткое, хотя и непонятное, название «упей». Содержание праздника с тех пор изменилось, высокая кувшинообразная шляпа, которую носила Асираи, стала своеобразным символом, а сам ритуал превратился в религиозно-нравственное наставление для молодежи, призывающее неукоснительно выполнять строгие и малопонятные предписания до тех пор, пока не наступит совершеннолетие.

«Ну а как же вулкан Балби? — может спросить читатель. — Правда ли, что там произошло извержение, как об этом повествует легенда?»

Да, это правда. В недрах Балби действительно произошел взрыв колоссальной силы. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на кратер вулкана. Вокруг него до сих пор громоздятся каменные глыбы, которые когда-то были вершиной Балби. Но вот когда произошло извержение? Этого никто не знает...

Финн Риделан, датский путешественник
Перевел с датского К. Телятников